Лаковый «икарус»  - Владимир Шапко

Пройдя серый, уже облетевший сквер, Кропин увидел, наконец, дом, который искал. Над шестиэтажным зданием толпились толстощекие облака, точно архангелы, дующие в трубы. Понятно, что дом был сталинским. С тяжелыми четырьмя подъездами. Двери которых размерами своими напоминали речные плоты.

Кропин хотел перейти дорогу, пропустил одну машину, другую, но отскочил обратно на тротуар – за полквартала от него заговорили в мегафон: «Граждане пешеходы!.. Не подвергайте свою жизнь опасности!..»

Точно густо соря за собой этими самыми пешеходами, которые сразу же начинали перебегать дорогу по всем направлениям, на малой скорости приближалась «Волга» с матушкой-гаишницей за рулем. Доверяя оставленным (разбросанным) пешеходам вполне, матушка умеренно профи-лактировала, удерживая микрофон у лица, как крест: «Переходите улицу только по обозначенным переходам…»

Проехала мимо. Все так же вещая, профилактируя. Кропин опустился на ближайшую скамью.

Приближался праздник. На фасаде здания напротив, с краю, уже висел человек со всем своим рабочим звездьём на груди. В ряд к нему подвешивали на здание соратников… Сдернутые с земли веревками, они испуганно болтались в воздухе, однако быстро выправлялись, гордо плыли наверх.

Проходя, какой-то мужичок поведал Кропину: «Алибаба и сорок разбойников!.. Вон они. Висят… Хи-их-хих-хих!..»

Дальше шел. В затрапезном плащишке, в шляпке. Оглядывался на фасад. И другим уже, тоже сидящим на скамейках, показывал на Руководителя и его ряд. И совсем заходился от смеха.

Кропин смотрел то на «Алибабу», то на его «разбойников». И начал дико, истерично хохотать. Его подкидывало в мешочном плаще, как черта в торбе. Идти в таком состоянии к Калюжному было нельзя. Просто невозможно! Ха-ах-хах-хах!

Вечером опять сидел на той же скамье, никак не мог заставить себя перейти дорогу… Уже висели над упавшим солнцем грязные кудели облаков. Было безветренно, тихо. Осенние, прокаленные, остывали на противоположной стороне улицы клены…

Когда смерклось, с ветерком прибежал и стал сечь лицо мелкий дождь. Черный асфальт заблестел, как река. Однако окна дома напротив продолжали теплиться, дремать. На Генерального и Членов, как на кресла в театре, до утра будто накинули серый саван…

– Закурить не найдется, дед? – спросил веселый голос. Веселые, молодые придвинулись к Кропину глаза.

– Не курю, сынок… Извини…

– На свидание пришел, а? Дед? А если старуха узнает? Ха-ха-ха!

Кропин смотрел на мальчишку лет семнадцати, на его странные, тонкие ноги в спортивном трико… Парень был инвалидом…

– Не узнает, сынок…

Мальчишка смеялся. Почему-то раздетый, несмотря на дождь и холод, в одной рубашке.

Сильно выгибая грудь вперед, махаясь локтями, он заширкался от Кропина через дорогу. Сжатые ноги его сминались, гнулись, как ветки. Кропин думал, что он ковыляет в этот дом напротив, но парень прошел вдоль дома, свернул за его угол и пропал.

Наверное, полчаса прошло, и весь час, а Кропин все сидел, не чувствуя холода, сырости, не находя сил подняться и тоже идти через дорогу. И в последний раз мимо прокатила говорящая вперед гаишница. И рябили в плачущих глазах старика точно разбрасываемые с задка «Волги» пешеходы, как разбрасываемые мелкая галька и песок…

Опустошенный, поднялся. Пошел к далекой автобусной остановке.

Ночевал у Кочерги. На раскладушке. Лежал, вперив взгляд в потолок, где от света лампы, бьющего вверх, образовалась и дрожала какая-то накаленная заводская шестерня. Все время меняющаяся, надоедливая. И пора было выключать весь свет, но Яков Иванович на тахте взялся, видите ли, читать перед сном детектив. Причем читать, все время громко комментируя прочитанное: «Митя, многие слова, как и люди, бывают ложно мнимы. С понтом, как сказали бы на зоне. И слова эти произносятся всегда с придыханием, с большим пиететом. Вот смотри, здесь: табельное оружие. (Прямо-таки священное оружие!) Что это за оружие такое? А это просто пронумерованное оружие. И всё. Его выдают под расписку. Милиционерам, оперативникам. “Я был убит из табельного оружия!” А? Какая честь для меня! Это вам не просто из пронумерованного – из табельного! Грохнули, попросту говоря. Понимаешь? Вот такие и люди порой. В петушиных перьях. В таких случаях хорошо выражение: а король-то голый!..»

Кочерга смотрел на Кропина. Тот на удивление молчал. Странный сегодня наш Митя. Скошенный какой-то… Кочерга вновь уходил в чтение. Но ненадолго: «Или вот! Смотри! Из той же оперы. Контрольный выстрел в голову. А? Безжалостно добили! Вот как это по-русски называется! Но нет – “контрольный выстрел в голову”. Прямо профессора, а не убийцы…»

Кочерга снова ждал от друга хоть каких-нибудь слов. Из-за светящего тюрбана настольной лампы выглядывал каким-то прокопченным турком… Но Кропин все так же молчал, уставясь на дрожащий самокал на потолке…

– Что с тобой, Митя?..

Кропин ответил, что все нормально. Не стоит беспокоиться. Повернулся на бок. Стал таращиться теперь на тряпичный коврик на стене. Где в розвальнях неслись парни с девками, краснощекими, как яблоки, а бегущие кони шеи выгнули гуслями звончатыми… Кропин готов был заплакать. В трусости своей, в нерешительности он не мог признаться никому…

Он вошел в подъезд этого дома с подвешенным Центральным комитетом на другой день, в полдень. Шагнул за тяжелую дверь с ручкой в виде чугунного зверя…

«Виталий Иванович, простите… К вам из института…» – Домработница в кокетливом фартучке пропустила Кропина в кабинет. Затем прикрыла за собой дверь.

Как и ожидал увидеть Кропин – книг было много. Очень много. Тихие, безвольные, они стояли и на стеллажах, и в книжных шкафах вдоль всех четырех стен огромного кабинета. А за письменным столом владыкой всего этого гуманитарного государства восседал желчный старикашка со свинцовым хохолком и старческими пятнами по лбу и щекам. Кропин его не узнал. То есть не узнал совсем! Как говорится, встреть на улице…

– Что вам?.. Принесли что-нибудь?.. – приняв Кропина за курьера, перестал писать Виталий Иванович Калюжный. Академик. Член-корреспондент Академии наук СССР.

Подходя к столу, Кропин заговорил почему-то высоким страдающим голосом. (Сам себя не узнавал!) Как какой-то ходок. Как крестьянин в лаптях. Как будто явился все с той же алтайской заимки. Что и Елизавета Ивановна Левина к нему, Кропину, два месяца назад:

– Ну, вот и здорово, Виталька! Вот и пришел я к тебе через сорок лет! Долго шел – и пришел. – Он являлся сейчас продолжателем дела Левиных. Их правопреемником.

Однако «Виталька» явно не хотел признавать в нем ходока. Тем более чьего-то правопреемника:

– Я не понимаю вас. Кто вы такой? В чем дело? Откуда вы?

– Не признал! А? Смотрите – не признал! – оборачивался, искал свидетелей в кабинете Кропин. И заорал. Прямо «Витальке» в лицо: – А Кочергу, у которого ты на побегушках был, помнишь?! А Быстренку, Качкина, Зельгина?! А Воскобойникова, учителя своего – помнишь?!!